Звуки отчизны небесной.
Благовест Церкви святой!
Радостен глас твой чудесный,
Люб мне призыв твой родной!
               Н.Б. Добронравов

       Колокола известны с глубокой древности и почти во всём мире в разных видах (как правило, не таких, как были и есть они у нас, в России). Даже язычники–греки сзывали людей поклоняться идолам ударами в колокол. Если бы мы могли слышать звон древних колоколов в Греции или Китае, то мы не признали бы его за звон колокольный – это были другие звуки. На Западе у «латинян» с пятого века начали употребляться небольшие, спаянные из частей или кованые четырехгранные колокола. Позднее появились литые круглые.

       С появлением литых вес колокола стал увеличиваться, изредка появлялись гиганты: «Большой Бурдон» на Нотр–Дам в Париже – 800 пудов; «Амбруаз» в Руане – 1600; «Большой Петр» в Лондоне – 602, «Казерглок» в Кельне – 1600 и некоторые другие, отлитые в XI–ХVI веках. Звонили в них при помощи молотков или при неподвижном языке раскачивая сам колокол. Латинский звон для русского уха бездушен, сух, не содержит ничего молитвенного или вообще музыкального: это просто сигналы молитве или оповещение о чём–нибудь.

       С древности же известны и била, также распространенные повсюду. Они делались из дерева, железа, меди, были даже каменные. После крещения Руси, при святом равноапостольном князе Владимире появились у нас и била и колокола, но колоколов было мало. Как в Византии в то время, на Руси обычным стало било. Новгородский епископ Антоний, побывавший в те времена в Царьграде, писал: «Колоколов не держат в святой Софии, но, билцо мало в руце держа клеплют на заутрени, а на обедни и на вечерни не клеплют, а по иным церквам клеплют и на обедни и на вечерни ... А в колокола латыне звонят».

       Била в России были вытеснены колоколами уже к ХV веку, но они не исчезли совсем, а в некоторых случаях дожили не только до начала ХХ века, но и до наших дней: ныне в московском Николо-Перервинском монастыре, в его Никольском соборе, прекрасно звучит на колокольне набор великолепных бил в соединении с колоколом. В старой России била дольше всего сохранялись в монастырях. В Гефсиманском скиту близ Троице-Сергиевой лавры звонили в било ещё в 1912 году, – это была длинная сухая доска, изогнутая коромыслом и подвешенная на верёвке. В неё били колотушкой, и она издавала глухой и негромкий, но приятный звук. Маленькие била не подвешивались, а держались в руке, – в них тоже били молоточками.

       Так как колокола у нас были поначалу небольшими, то не было и таких колоколен, как ныне. Их подвешивали в нишах, на перекладинах на кровле храма, на столбах, врытых в землю. Потом появились – сначала в Пскове и Новгороде – звонницы в виде деревянной или каменной отдельно стоящей стенки с окнами для подвески в них колоколов. Такие звонницы и впоследствии не были совсем вытеснены колокольнями. Шатровые колокольни стали строить на Руси в ХVI–ХVII веках, когда появились большие колокола.

       Первые колокола были подвешены у нас в Х–XI веках в храме св. Софии в Новгороде, в храмах Киева Десятинной и Ирининской церквях), Владимира на Клязьме, Новгорода-Северского и некоторых других городов. С ХIII века появились на Руси и свои литейные мастера, отливавшие колокола в ямах. Быстро росло их мастерство. Вот тут-то и появился у колоколов свой голос – колокольный звон начал входить в русскую жизнь, становиться родным. В 1622 году мастер Андрей Чохов отлил в Москве колокол «Реут» весом в 2000 пудов, а в 1654–м «Царь–колокол» в 8000 пудов. В 1717 году Иван Маторин вылил для Свято-Троицкой Сергиевой лавры колокол в 4000 пудов. В 1760 году Константин Слизов отлил для Ивана Великого Успенский колокол в 3551 пуд.

       Постепенно на многих колокольнях (но именно не на всех) стал составляться определенный набор колоколов, различающихся по звучанию и весу. Они получали название по своему назначению: воскресный, праздничный, будничный, полиелейный, малый, зазвонные (самые маленькие). Так, в одном из своих рассказов В. Никифоров-Волгин пишет о деревенской колокольне: «Лестница на колокольню крутая и скрипучая. Когда поднимаешься по её исхоженным ступеням, невольно думаешь о пяти столетиях, прошумевших над колокольней, о старой Руси и о звонарях, много веков «благовествовавших земле радость велию». Колокола. Большой: «малиновый» – ударишь ладонью по чёрным его бокам, так и загудит далекими перекатами грома. «Воскресный» – златозвонный, переливный, словно солнцем пронизанный. «Великопостный» – строгий чернец. В гудах его – предвесенний вечер, таяние снегов, покаянные вздохи, звездистый свет четверговых свечей. Маленькие колокола, – «наигрыши», – стеклянный детский говор».

       Протоиерей Константин Никольский в своем «Пособии к изучению Устава богослужения православной церкви» (СПб., 1907) посвятил колоколам отдельную главу, в которой пишет: «Колокола в церковном Уставе и богослужебных книгах обозначаются словами било, клепало, кампан, тяжкая, звоны. Некоторые из этих наименований сохранились в богослужебных книгах с того времени, когда колокола еще не были введены в употребление в христианской церкви (до VIII века) и верные призывались к богослужению посредством деревянной или металлической доски, в которую ударяли молотком или палкою ... Эта доска или палка и разумеется в Уставе под именем била, клепала, древа или просто под именем «великое». Ныне, когда доски заменены колоколами, сказанное в Уставе о биле, клепале, древе должно применять к колоколам. Собственно же колокол в Типиконе чаще всего обозначается словами: 1) кампан (от названия римской провинции Кампанья, где из местной меди отлиты были первые колокола), 2) «тяжкая» – от тяжких, сильных звуков колоколов, 3) «звоны» – от звучности колоколов. Иногда 4) колокола обозначаются словом «язычный» ... Не во всех храмах, но в очень многих различаются следующие колокола: 1) праздничный; 2) воскресный; 3) полиелейный; 4) простодневный или будничный; 5) пятый или малый колокол. При этом бывает несколько маленьких (зазвонных) колоколов различной величины. Самый звон в колокола бывает неодинаков. Звон соответствует службе ... Главным образом различаются два рода звона: благовест и собственной звон. Благовестом называется тот звон, при котором ударяют в один колокол, или и в несколько колоколов, но не во все вместе, а поочередно в каждый колокол. В последнем случае благовест называют «перезвоном» и «перебором».

       Собственно звоном называется тот звон, при котором ударяют в два и более колоколов вместе. Когда звон в несколько колоколов бывает в три приёма, тогда он называется три–звоном или трезвоном. Благовест в продолжение дня бывает три раза к общественному богослужению: к вечернему, утреннему и дневному ... Трезвон бывает пред литургиею ... Для выражения особенного торжества праздника Воскресения Христова бывает трезвон и после литургии ... Звон бывает при крестных ходах таким образом: сперва благовестят в один колокол, затем при начале и во время самого крестного хода бывает трезвон ... Звон, который совершается во время самого богослужения и которым возвещается о известных молитвословиях, чтениях совершаемого в храме богослужения, который призывает находящихся вне храма соединить свои молитвы с молитвами предстоящих в храме, бывает во время утрени и литургии».

       Были колокола и для нецерковного звона – набатные (всполошные) и осадные. У них был особенный, известный жителям звук и характер ударов. В истории России особенную славу имеют вечевые колокола, символы «вольности» некоторых городов, таких, как Псков или Новгород (но и в других городах собирали вече по случаю особенных событий). Известен случай с Угличским набатным колоколом, в который бил сторож церковный Максим Кузнецов, возвещавший о убиении святого царевича Димитрия. Этот колокол в 1595 году был сослан в Тобольск, а возвратился назад только в 1892-м. В 1683 году сослан был из Москвы по приказу царя Феодора Алексеевича в Корельский Николаевский монастырь набатный колокол, испугавший государя несвоевременным звоном. Указом царя Алексея Михайловича было предписано быть набатному звону в следующем порядке: «Будет загорится в Кремле, – бить во все три набата в оба края по скору. Будет загорится в Китае – бить в один спасский набат в один край, скоро же. Будет в Белом городе – в спасский набат в оба края потише и в набат, что на Троицком мосту, в оба края потише. В Земляном городе – в набат на Тайницкой башне в один край, тихим обычаем, бить развалом, с разстановкою».

       Как дорожили русские люди своими колоколами, видно из того, что их прятали от врагов, увозили, отступая, бросив всё, даже самое необходимое имущество. С другой стороны – завоеватели, захватывая города, снимали колокола, если находили их на месте. Так в древности лишились многих колоколов своих Новгород и Киев. Царь Иоанн Васильевич Грозный увозил колокола из Пскова и Новгорода в том числе вечевые, а также из опальных монастырей. Ещё ранее Тверь сама выслала Ивану Калите в Москву свой соборный колокол в знак покорности. Спуск этих колоколов с колоколен и увоз был большим горем для горожан, – летописи много раз отмечают по этому поводу: «... велика бяше беда в час тый!..» Спрятанные колокола впоследствии находили в реках, в прудах, в земле ... В Новгороде при Грозном был старый глухой пономарь – он ушёл вслед за увезенным вечевым колоколом в Москву, так как уже не мог жить без него. В Сибири было много колоколов, сосланных при царе Алексее Михайловиче из храмов Литвы и Польши, во время войны с этими странами.

       Звук колокола для русского человека был как бы гласом самого Господа. Во множестве народных рассказов приводятся случаи спасения людей, готовившихся покончить жизнь самоубийством, внезапное пробуждение христианской совести даже в закоренелых преступниках: это чудесно совершал церковный колокольный звон. Вот несколько таких рассказов.

       Жил в одном селе богатый крестьянин по имени Власий. Был он скуп и прижимист, наживал добро, никому не помогал, а часто и наоборот – отнимал последнее, если был к тому повод: долг, например. И вот состарился он, спина его согнулась, ноги стали ступать нетвердо, глаза потускнели. И вот встретил он как–то на дороге странника с котомкой, тот по святым местам ходил. «Помолись за меня, добрый человек, – попросил Власий, – а то худо мне, хвори одолевают, помолись святым угодникам, вот тебе грошик». Странник грошика не взял и так ответил: «Я за тебя помолюсь, а денег твоих не возьму – вижу слёзы на них кровавые». Рассердился Власий, закричал: «Врёшь, деньги как деньги! Не хочешь брать, мне больше останется!» Странник в ответ: «Вот то-то больше ... Вишь спину-то тебе скрючило от этой тяготы ... Поделись-как с бедными, легче станет!» Остался Власий один, стал думать. Почувствовал он, что прав прохожий человек. А в это время в селе строили церковь. «Пожертвую–ка я в храм на колокол, – решил Власий. – Доброе дело! И народ мне спасибо скажет». Велел он отлить большой колокол, подняли его на колокольню, пономарь раскачал язык... А народ внизу собрался, смотрит, ждёт удара. Наконец ударил. А звука нет – так, хрип какой–то, как змеиный шип. Рассердился Власий. «Худой ты пономарь, – говорит, – дай–ка я сам». Взялся за веревку, раскачал язык... Но и тут после удара никакого звука не последовало. Позвал Власий самого дюжего парня, силищи в нём – смотреть страшно ... Ударил и этот в колокол, и опять ничего. Дивился сему народ, не знал, что подумать ... А Власий закручинился, чует, что дело неладно. И вот снова ему встретился тот странник. «Скажи ты мне, человек Божий, почему колокол мой не звонит?» – кинулся он к нему. Посмотрел тот ему строго в глаза: «И не будет звонить». – «Почему?» – «На неправедные деньги построен. Но это можно поправить!» – «Как? Ничего не пожалею!» – «Много ты горя причинил бедному люду, – сказал странник; много слёз пролито по твоей вине ... Гневается на тебя Господь, Богородица смотреть на тебя не желает ... Но ты можешь покаяться. Раздай всё своё добро до нитки, всё раздай, стань нищим, вот как я, и колокол твой зазвонит!» Потупился Власий, трясется весь ... Но вот пал перед странником на колени: «Спасибо тебе, человек Божий, что просветил меня! Пойдём в село!» Пошли они вместе, а там у храма народ толпился. Власий на колени: «Простите меня, православные, что грабил я вас! Возьмите всё моё добро, не моё оно! А я пойду в монастырь грехи замаливать ... Простите!» А народ кричит: «Бог тебя простит, сердешный!» Странник же говорит им: «Служите, православные, молебен да бейте в колокол!» Ударил звонарь в колокол, и понеслись широкой волной звуки благовеста, аж земля задрожала ... Весь народ, как один человек, опустился на колени, плачет и крестится ... Ушёл Власий в монастырь, стал иноком. Там и сложил свои старые кости.

       Другой рассказ – о злодее–душегубе: много пролил он христианской крови, годы шли, а изловить его не могли – уходил. Кого бы ни встретил – старца ли, женщину ли с малыми ребятами; никого в живых не оставлял, обирая до нитки. Но вот однажды в ночь под Светлое Христово Воскресенье вышел он на дорогу и стал ожидать жертвы кровавой ... В это время некий человек спешил из Тотьмы в Вологду пешком, торопясь в Пасхе поспеть на место ... Лихой–то тать вынул нож и пошёл ему навстречу ... Но в это время в морозной тьме послышался удар колокола за ним другой, третий ... Загудел, волнами заходил лес ... Пасхальный звон! Не успел человек из Тотьмы дойти до места ... А разбойник, услышав звон, встал как вкопанный, какая–то сила вошла в его грудь и всё там перевернула.. Выронил он нож, бросился к путнику и с рыданием закричал: «Христос Воскресе!» И казалось, колокола отвечали ему с вышины: «Воистину Воскресе!» И ушёл он во святую обитель грехи замаливать.

       Один церковный сторож, словоохотливый старик, рассказал прохожему человеку следующий чудесный случай. Раз в зимний морозный вечер под воскресенье подошла к проруби на Волге молодая крестьянка, едва прикрытая лохмотьями, в опорках на босу ногу и с младенцем на руках. Пьяный муж, пропивший всё, даже одежду с себя и с жены, выгнал наконец её из дома, и она, утратив волю к жизни, решила утопиться вместе с ребёнком. Вот повернулась она к церкви и стала молиться ... В это время раздался благовест к заутрене. Вздрогнула бедная женщина, зарыдала, перекрестилась и побежала к храму ... Сторож (а это и был сам рассказчик) приютил её в своей сторожке, отогрел и целую неделю не отпускал. Между тем проспавшийся муж стал искать её по соседям. Ему отвечали: «Загубил ты её, злодей! Видно, наложила руки на себя». Проснулась в нём совесть, стал он каяться, клясться, что оставит худую жизнь, если найдутся жена и ребенок ... Тогда вернулась к нему жена и действительно – наладилась жизнь их, муж стал трезвым, работящим, заботливым. Сын вырос ... И вот, состарившись, отец рассказал сыну: «В ту ночь, когда я, пьяный, избил и выгнал её на мороз, свалился я и уснул. Вдруг слышу в самое ухо громкий благовест и голос: «Безумец! Гляди: вот твоя семья». Гляжу: вижу среди ночной темноты стоит на берегу реки наш храм, светом озаренный, а от него полоса света на Волгу пала. А там ... Господи, помилуй! подле проруби стоит жена в лохмотьях, дрожит от холода, ты на руках у неё ... Господи, помилуй! и молится на церковь ...»

       И ещё случай рассказы тот сторож. Великим Постом приехал к нам в село купец с ярмарки, ему надо было на другой берег, а Волга уже тронулась ... Остановился на постоялом дворе. Разговорился с хозяином за штофом, рассказал, как торговал и какова удача ему была. А потом лег спать. Хозяин же ночевал в другой избе, через сени. И вот ночью напал на него бес. «Убей, – говорит; гостя своего, возьми деньги!» Лукавый силен, горами шатает, а тут слабая душа ... Берет хозяин топор и босой крадется к купцу ... Вот уже ощупал в темноте его постель ... И тут раздался благовест к заутрене. Охнул мужик, выронил разбойное орудие, сам упал, зарыдал ... Проснулся купец, зажег торопливо свечу, глядит: хозяин на полу, рядом с ним топор ... Что такое? А хозяин бьёт себя в грудь: «Прости, Христа ради! Винюсь! Согрешил окаянный! Убить хотел тебя и деньги взять». Купец достал кошель, протягивает ему: «Бог тебя простит, тебе деньги надобны, возьми. Мне жизнь–то дороже!» А тот своё: «Прости! Кабы не удар святого колокола, словно гром грянувший на мою грешную голову, сделал бы я худое дело!» Денег хозяин постоялого двора не взял. А купец решил всю свою выручку пустить на отлитие нового колокола для храма этого села. «Приход ваш большой, раскинулся далеко а колокол ваш не везде слышен, нужен побольше. Закажу в Москве пудов на двести и пришлю. Пусть раздается звон его во вся дни ...» И что ещё дивно: когда привезли колокол и в первый раз ударили в него – в ту же минуту умер хозяин постоялого двора.

       Благовест... Это название хорошо соответствует церковному звону в России. Для души благочестивой призыв во храм к молитве, напоминание о Божественной службе, составляет всегда радостную, действительно благую весть. Как сказано в псалме 121–м: «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем ...»

       Есть у русских писателей произведения, где возникает этот всякому верующему сердцу милый благовест ... Например, рассказ Владимира Галактионовича Короленко «Старый звонарь (весенняя идиллия)». Пасхальная радость смешана здесь с той грустью, которая всегда живет в русской природе, русской деревне, а особенно когда смотрит на все это старый, много видевший в жизни горя человек. Здесь это звонарь Михеич. «Небольшое селение, – пишет Короленко, – приютившееся над дальней речкой, в бору, тонуло в том особенном сумраке, которым полны весенние звездные ночи, когда тонкий туман, подымаясь с земли, сгущает тени лесов и застилает открытые пространства серебристо–лазурною дымкой ... Все тихо, задумчиво, грустно ... Церковь стоит на холмике в самой середине поселка ... Скрипят ступени лестницы ... Старый звонарь Михеич подымается на колокольню, и скоро его фонарик, точно взлетевшая в воздухе звезда виснет в пространстве. Тяжело старику взбираться по крутой лестнице ... Много уж раз встречал он весенний праздник, потерял счёт и тому, сколько раз ждал урочного часа на этой самой колокольне. И вот привел Бог опять. Ему не нужно часов: Божьи звёзды скажут ему, когда придёт время ... Он вспоминает, как в первый раз с тятькой взобрался на эту колокольню ... Господи Боже, как это давн о... и как недавно!... Он видит себя белокурым мальчонкой; глаза его разгорелись; ветер, – не тот, что подымает уличную пыль, а какой–то особенный, высоко над землею машущий своими безшумными крыльями, – развевает его волосенки ... Однако, пора. Взглянув ещё раз на звезды, Михеич поднялся, снял шапку, перекрестился и стал подбирать веревки от колоколов ... Через минуту ночной воздух дрогнул от гулкого удара ... Другой, третий, четвертый ... один за другим, наполняя чутко дремавшую предпраздничную ночь, полились властные, тягучие, звенящие и поющие тоны ... Звон смолк. В церкви началась служба. В прежние годы Михеич всегда спускался по лестнице вниз и становился в углу, у дверей, чтобы молиться и слушать пение. Но теперь он остался на своей вышке ... Глухо гудящие колокола тонули во мраке; внизу, из церкви, по временам слабым рокотом доносилось пение, и ночной ветер шевелил веревки, привязанные к железным колокольным сердцам ... «Михеич, а Михеич!.. Что ж ты, али заснул?» – кричат ему снизу. «Ась? – откликнулся старик и быстро вскочил на ноги. – Господи! неужто и вправду заснул? Не было еще экаго сраму!..» И Михеич быстро, привычною рукой, хватает веревки. Внизу, точно муравейник, движется мужичья толпа; хоругви бьются в воздухе, поблескивая золотистою парчой ... Вот обошли крестным ходом вокруг церкви, и до Михеича доносится радостный клич: «Христос Воскресе из мертвых!» И отдается этот клич волною в старческом сердце ... И кажется Михеичу, что ярче вспыхнули в темноте огни восковых свечей, и сильней заволновалась толпа и забились хоругви, и проснувшийся ветер подхватил волны звуков и широкими взмахами понес их ввысь, сливая с громким, торжественным звоном ... Никогда еще так не звонил старый Михеич. Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мёртвую медь, и звуки точно пели и трепетали, смеялись и плакали, и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к самому звёздному небу. И звёзды вспыхивали ярче, разгорались, а звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской ... Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: «Христос Воскресе!» И два тенора вздрагивая от поочередных ударов железных сердец, подпевали ему радостно и звонко: «Христос Воскресе!» А два самые маленькие дисканта, точно торопясь, чтобы не отстать, вплетались между больших и радостно, точно малые ребята пели вперегонку: «Христос Воскресе!» И казалось, старая колокольня дрожит и колеблется, и ветер, обвевающий лицо звонаря, трепещет могучими крыльями и вторит: «Христос Воскресе!» И старое сердце забыло про жизнь, полную забот и обиды».

© В. Афанасьев

Православные основы русского колокольного звона | Общество церковных звонарей | Школа звонарского мастерства Игоря Коновалова | Технология колокололитейного дела | Подбор колоколов и обустройство колоколен | Коноваловъ | Часто задаваемые вопросы | Фотогалерея | История | Библиотека | Исторический архив | Карта сайта | Указатель статей | English |

©